Кортасар Хулио - О Восприятии Фантастического



Хулио Кортасар
О восприятии фантастического
Этим утром Теодор В. Адорно поступил, как и положено коту: посреди
пламенного выступления, как раз в тот момент, когда оно стало невыносимо
жалобным и тягучим, а кот особенно сильно терся о мои брюки, он вдруг
неподвижно застыл, не отрываясь глядя на некую точку в воздухе; мне
показалось, там ничего не было, вплоть до самой стены, где висела клетка с
толстым петухом по имени Эвре, никогда не вызывавшем у Теодора ни
малейшего интереса. Любая английская дама сказала бы, что кот увидел
утреннее привидение, разновидность классическую и наиболее часто
встречающуюся, а то, что он выйдя из неподвижности, медленно повернул
голову направо, туда, где была дверь, доказывало бы к тому же, что
привидение только что удалилось, видимо смущенное таким неотступным
вниманием.
Покажется странным, но у меня не было врожденного восприятия
фантастического, как у некоторых других, кто позднее не стал писать
фантастические рассказы. В детстве меня больше тянуло к волшебному, нежели
к фантастическому (для того чтобы понять разницу между этими двумя
терминами, которые употребляются как попало, надо с пользой для себя
обратиться к Роже Кайюа**), я верил в сказки о добрых волшебниках и
полагал, как и все прочие члены семьи, что объективная реальность каждое
утро с точность предстает перед нами в строго определенных разделах газеты
"Ла Пренса". Было очевидным, что каждый поезд должен тянуться за
локомотивом, и это регулярно подтверждалось частыми поездками Банфьельда в
БуэносАйрес, а потому, когда однажды утром я впервые увидел электричку,
мне показалось, что у нее отобрали локомотив, и я принялся рыдать так
безутешно, что, по словам тети Энрикеты, понадобилось чуть ли не триста
граммов лимонного мороженого, чтобы я замолчал. (Еще одним проявлением
моего гнусного реализма явилось обыкновение, во время прогулок с тетей,
находить на улице монетки, а особенно, та изобретательность, с которой я
воровал их дома, а потом ронял на тротуар, пока тетя разглядывала
какую-нибудь витрину, чтобы тотчас эту монетку поднять и осуществить свое
право на покупку леденцов.
Чувство фантастического было скорее свойственно моей тете, ибо она не
только не считала необычными эти столь частые повторения, но всегда готова
была и разделить радость от находки и попробовать карамельку.)
С другой стороны, я уже говорил о своем удивлении, когда один из моих
сокурсников посчитал фантастической историю Вильгельма Шторитца, которую я
прочитал, ни на секунду не усомнившись в ее подлинности. Я воспринимаю ее,
как осуществление достаточно трудной задачи: перевернуть ситуацию,
вместить фантастическое в реальное, реализовать его. Престиж книги
облегчал мне задачу: как можно не верить Жюлю Верну? Говоря словами Насир
Хосров, родившемся в Персии в XI веке, я чувствовал, что эта книга хребет
имеет лишь один, а лиц при этом сотню, и нужно каким-то образом вытащить
эти лица из сундука, ввести в мою жизнь, соединить их с маленькой лужайкой
на холме, с тревожными снами в тени деревьев в часы сиесты. Мне кажется, в
детстве я никогда не видел и непосредственно не ощущал ничего
фантастического; слова , фразы, сюжеты, библиотеки вся внешняя жизнь
выхолащивала его, и меня это устраивало, я сам сделал этот выбор. Меня
возмутило, что мой друг не принял случай с Вильгельмом Шторитцем; если
кто-то написал о человеке-невидимке, разве этого недостаточно, чтобы
существование такового стало неопровержимо возможным? В конце концов



Содержание раздела